Обман Зельба - Страница 42

К оглавлению

42

Я поймал ее в обеденный перерыв, и она стояла передо мной в костюме и в блузке, с безупречной прической и скромным макияжем. Как и положено молодой сотруднице крупного немецкого банка. Но в голове у нее были далеко не только деньги и проценты. Рольф Вендт, который никогда не раскрывается, симпатии которого ты какое-то время тщетно добиваешься и ищешь причину его холодности в себе самой, а потом поневоле спрашиваешь себя: может, это, наоборот, ему чего-то не хватает, — другие не смогли это так отчетливо увидеть и сформулировать. Дело было не в том, что он очень сдержанно вел себя с женщинами. Тренер по сквошу в Эппельхайме говорил то же самое, хотя и по-своему.

— Он был врач?.. Надо же, а я и не знал. Он был отличным игроком, и мне хотелось, чтобы он подружился с другими членами клуба. Должен вам сказать, у нас в клубе очень интересная жизнь, хотя мы открылись совсем недавно. — Он придирчиво осмотрел меня. — Вам, кстати, тоже не мешало бы больше двигаться. Во всяком случае, Вендт всегда был в стороне. Приятный парень, но — всегда в стороне.

Фрау Кляйншмидт была на меня не в обиде за то, что я оказался не Вендтом.

— Вы детектив? Как Шерри Коттон?

Она пригласила меня в кухню, насыпала в маленький чайник кофе, налила в него воды и поставила на плиту. Это была кухня-столовая с угловой скамьей, буфетом и линолеумом на полу. Стиральная машина и электроплита сверкали, как будто их только что привезли из магазина. Гардины на окнах, занавески на стеклах буфета, клеенка на столе и защитная пленка на холодильнике были выдержаны в одном стиле — под дельфтский кафель.

— У вас есть друзья или родственники в Голландии?

— Это вы увидели тюльпаны в саду и сообразили? — Она с удивлением и восторгом посмотрела на меня. — Мой первый муж был оттуда. Биллем. Шофер-дальнобойщик. Когда его посылали в Роттердам, он каждый раз привозил луковицы. Знал, что я люблю цветы. У него там полно знакомых, так что он за эти луковицы и не платил. Иначе бы мы себе не могли позволить столько цветов — с маленькими детьми-то! Сейчас, когда они выросли, мой второй муж привозит мне их из города — ну, луковицы, я имею в виду.

— Дети уже разлетелись?

— Да… — Она вздохнула. Чайник засвистел, и она налила кофе через фильтр.

— Поэтому вы, наверное, были рады молодому квартиранту?

— Конечно. Денег мы с него брали немного, потому что я сказала мужу: Гюнтер, говорю, молодой человек работает в сумасшедшем доме. В сумасшедшем доме сидят те, у кого в кармане вошь на аркане. Богатых, которые своим врачам только что в задницу деньги не суют, там не увидишь. Но так, как мне хотелось, не вышло. Молодой доктор, конечно, был вежливый, культурный, всегда здоровался, спрашивал, как, мол, поживаете. Но так, чтобы посидеть с нами, поговорить, вечером или в воскресенье, — этого не было. Даже когда он целый день был дома и занимался своими книжками. Мне было видно, когда я возилась в саду, как он сидит за своим столом.

— А друзья, приятельницы?

Фрау Кляйншмидт покачала головой.

— По мне, так пусть бы он привел разок-другой подружку. Нам-то что — мы не против, не то что другие хозяева! Да и против друзей мы ничего не имели. Но он был не компанейский парень.

Так я у нее ничего нового и не узнал. Никаких особенных контактов, никаких особенных фактов и событии. Не жилец, а мечта домовладельца! Я уже показывал фрау Кляйншмидт фотографию Лео, но решил попробовать еще раз. Я показал ей заодно и фотографию Лемке. Она не знала ни его, ни Лео.

— Полиция опечатала квартиру?

— Вы хотите еще раз туда заглянуть? — Она встала и сняла с крючка на стене ключ. — Мы можем пройти через котельную. Через входную дверь нельзя, сказали полицейские, пока не закончится следствие. И печать на двери тоже ломать нельзя.

Я спустился вслед за ней по лестнице в подвал, прошел через котельную и чулан в квартиру Вендта. Полиция здесь основательно потрудилась — все было перевернуто вверх дном. То, чего не нашли они, я тоже вряд ли найду.

Так прошло несколько дней. Я добросовестно делал свою работу, но ощутимых результатов не было. Я бы с удовольствием поговорил с Эберляйном, но он был в отъезде. Я был бы не прочь побеседовать и с сестрой Вендта. Она жила в Гамбурге, и у нее, как и у ее брата, не было телефона. Приедет ли она на похороны, фрау Бюхлер не знала. С отцом у нее были напряженные отношения, ее отношения с братом были не намного лучше. Я послал Дорле Мэлер, урожденной Вендт, письмо.

В один из этих дней мне позвонил Титцке:

— Спасибо за сообщение! Мне его тут же передали, и я сразу же приехал.

— Сообщение?..

Еще не успев договорить, я понял, о чем идет речь. Как же я мог упустить это из виду! Титцке прибыл на место убийства одновременно с полицией и «скорой помощью». Так быстро сообщить ему об убийстве мог только я. Или убийца.

4
Нос Пешкалека

На похоронах я всех увидел еще раз: Нэгельсбаха, товарища по университету, партнера по доппелькопфу, даму из Немецкого банка, тренера из эппельхаймского сквош-клуба, фрау Кляйншмидт и фрау Бюхлер. Не было только Эберляйна. Я пришел рано, сел на последнюю скамью и наблюдал, как маленькая часовня постепенно заполняется людьми. Потом вдруг сразу пришли человек шестьдесят. Из их перешептыванья я понял, что старый Вендт велел закрыть все офисы и пригнал весь личный состав на похороны. Сам он появился позже — высокий, грузный старик с окаменевшим лицом. Лицо его жены, повисшей у него на руке, было скрыто густой черной вуалью. Когда заиграл орган, на свободное место рядом со мной проворно уселся Пешкалек. Пока звучала первая песнь, он успел заменить пленку в своем фотоаппарате. Ни музыкальная аллюзия на градостроительный уклон фирмы — хорал «Иерусалим, ты град, вознесшийся высоко», — ни строгие взгляды фрау Бюхлер не могли воодушевить подданных Вендта: пение было жидким.

42