Обман Зельба - Страница 11

К оглавлению

11

Придя на следующее утро к нему в Главное управление полиции Гейдельберга, я заметил, что с ним что-то происходит. Он не встал из-за стола и взял мою протянутую руку, когда я уже собрался опустить ее.

— Садитесь. — Он указал на стул, стоявший рядом со шкафом, в нескольких метрах от стола.

Когда я подвинул стул к столу, он наморщил лоб, как будто я нарушил какую-то незримую границу.

Я был краток:

— Дело, которым я сейчас занимаюсь, привело меня в местную психиатрическую больницу. И там мне кое-что показалось более чем странным. Скажите, полиция там недавно работала?

— Я не имею права посвящать вас в детали нашей работы. Это было бы нарушением инструкций.

Раньше мы мало заботились об инструкциях, мы просто облегчали друг другу работу и жизнь. Он знает, что я никогда не злоупотребляю информацией, которую он мне доверяет, а я спокоен за информацию, которую он получает от меня.

— Какая муха вас укусила?

— Никакая муха меня не укусила. — Он враждебно смотрел на меня сквозь маленькие круглые стекла очков.

Я уже готов был вспылить, но вовремя заметил, что его глаза выражают не враждебность, а отчаяние. Он опустил взгляд на лежавшую перед ним газету. Я встал и подошел к нему.

«Копии памятников Италии, вырезанные из пробки» — в статье говорилось о выставке в Касселе, на которой были представлены точные копии античных построек, от Пантеона до Колизея, вырезанные из пробки итальянцем Антонио Чичи с 1777 по 1782 год в Риме.

— Прочтите конец!

Я быстро пробежал глазами статью. В конце приводились слова лейпцигского антиквара, который в 1786 году пришел к выводу, что нет лучшего материала для достоверного и эффектного воспроизведения архитектурных памятников, чем пробка. Я и в самом деле при наличии соответствующего фона принял бы модель Колизея на газетной фотографии за оригинал.

— Я чувствую себя, как Скотт, который обнаружил на Южном полюсе палатку Амундсена. Рени предлагает съездить в субботу или воскресенье в Кассель. Мол, я сам смогу убедиться, что это совершенно разные вещи, которые нельзя сравнивать. Не знаю…

Я тоже не знал. В пятнадцать лет Нэгельсбах начал делать модели известнейших архитектурных памятников из спичек. Время от времени он для разнообразия переключался на другие объекты — «Руки молящегося» Дюрера, золотой шлем рембрандтовского «Мужчины в золотом шлеме». Но главным творческим замыслом всей жизни, главным проектом после выхода на пенсию он определил для себя воспроизведение Ватикана.

Я знаю и ценю работы Нэгельсбаха, но иллюзии реальности, сопоставимой с пробковыми моделями, они действительно не дают. Что я мог ему сказать? Что искусство — это не копирование, а самостоятельное творчество? Что в жизни важна не цель, а путь? Что художественная литература проявила интерес как раз не к Амундсену, а к Скотту?

— Над чем вы сейчас работаете?

— В том-то и дело, что над Пантеоном. Уже месяц. Почему я выбрал именно его, а не Бруклинский мост? — Плечи его горестно повисли.

Я подождал немного, потом спросил:

— Я могу завтра заглянуть еще раз?

— Вы сказали, психиатрическая больница? Я позвоню вам, если что-нибудь узнаю.

С чувством глубокого сожаления о бесполезно потраченном времени я поехал обратно в Мангейм. Мой «кадет» тихо урчал, скользя по гладкому асфальту. Время от времени шины гудели, попадая на желтые нашлепки, обозначающие изменение направления движения по полосам на ремонтируемых участках дороги. Оказывается, в старости провалы и неудачи переносить ничуть не легче, чем в молодости. Правда, ты получаешь по голове не в первый раз, но зато вполне возможно, что в последний.

В конторе мой автоответчик выдал мне монолог Зальгера, произнесенный сдавленным голосом. Он с нетерпением ждет известий. Просит меня держать его в курсе моих дел. Он отправил мне очередную часть моего гонорара. Его жена тоже с нетерпением ждет известий. Он не хочет меня торопить. На самом деле он именно торопил меня, пока мой автоответчик не оборвал его на полуслове.

11
Картины для выставки

Ждать известий от Нэгельсбаха пришлось недолго. Он поинтересовался у коллег — сообщать особенно было нечего.

— Я могу в двух словах передать все, что удалось выяснить.

Но я выразил желание увидеть его лично.

— Сегодня вечером? Нет, сегодня не могу. Завтра с утра я у себя в кабинете.

Это была поездка, которую я не забуду до конца своих дней. Потому что этот конец чуть не наступил раньше времени. На ремонтируемом участке автострады в Фридрихсфельде, где между полосами движения не было ни разделительных линий, ни временных ограждений, какой-то мебельный фургон вдруг занесло, и он вылетел мне навстречу. Меня как будто парализовало. Фургон несло через мою полосу в сторону обочины, мой «кадет» летел на него, словно шел на таран; фургон быстро увеличивался в размерах, грозно надвигаясь на меня, как скала. Я не затормозил и не попытался уйти влево. Я впал в ступор.

Все произошло в считаные доли секунды. Фургон с грохотом перевернулся, послышались яростные сигналы и визг тормозов. Какая-то машина, выскочившая из своего ряда, со скрежетом продрала бок другой, которая резко затормозила. Я остановился сбоку, на технической полосе, вылез из машины и не мог сделать и шага. Потом меня начала бить дрожь. Мне пришлось напрячь мышцы и крепко стиснуть зубы. Я стоял и смотрел, как перед местом аварии растет длинный хвост машин, как водитель фургона вылезает из кабины, как толпа любопытных прилипла к раскрывшейся задней двери фургона, как приехала полицейская машина, потом «скорая помощь», которая сразу же и уехала.

11